Священная деревня Оронго.____________________________________________________________________________Андрей Бондарев
Всем довольно хорошо известно, какие ритуалы проходили в Оронго во времена культа птицечеловека. Это прежде всего соревнования по доставке яйца птицы с близлежавшего острова. Победивший в этом соревновании воин, который первым доставил яйцо своему вождю, приносил последнему власть над островом и всем его населением на год до следующего соревнования. Соревнование было непростым, воинам надо было спуститься по крутому склону, около 300 метров, к воде. Используя небольшой плотик из камыша, который распалагался под телом пловца, надо было проплыть до острова, расстояние до которого было около 1,5 км, что немало. Затем найти яйцо, закрепить его в специальной повязке на голове, проплыть обратный путь, забраться наверх по склону и отдать целое яйцо своему вождю. Появление культа птицечеловека было связано с тем, что в результате природных катаклизмов и деятельности человека пищевые ресурсы острова значительно сократились. Вымывание грунта при ливневых дождях и последствий цунами привело к тому, что надо было осваивать новые участки и использовать ресурсы леса для строительства хижин, приготовления пищи и строительства каное, что следующий катаклизм сводил все на нет. Понимая сложность своего положения пасхальцы, по всей вероятности священники и придумали этот культ, чтобы придать жителям смысл дальнейшей сложной жизни на острове. Наблюдая, что птицы улетают и затем возвращаются вновь, пасхальцы имели основания полагать, что есть другие земли, где можно хорошо жить. Но перебраться туда из- за отсутствия материалов для больших каное было невозможно и это было только в мечтах.
Строения из камней в виде округлых помещений, покрытых камнем и сверху грунтом скорее всего использовались как места для хранения зерна на случай стихийных бедствий.
Если посмотреть на эти сооружения, что заметно, что они сделаны так, чтобы не допустить затекание воды в эти помещения, тем самым предотвратить гибель запасов.
Отверстия, входы в эти строения созданы в нижней части строения по склону, что также не позволяет воде попасть вовнутрь. Отверстия небольшие, но и населения тогда было невысокого роста. К тому же эти входы ранее закрывались камнями, а их охрану осуществляли священники и видимо выделенные войны. Угрозу запасам представляла не только вода, но имеющиеся на острове грызуны, поэтому камни подогнаны с особой тщательностью. Со временем характерные признаки для чего были эти каменные строения утрачены, но все же их назначение понять можно. Найти в строениях остатки зерна мало вероятно, грызуны и птицы все это давно использовали для своего питания. Можно предположить, что каждое строение было закреплено за своим племенем, наполнялось и охранялось воинами племени, а общий контроль осуществляли вожди и священники.
Вместе с тем надо отметить, что в этом священном для пасхальцев месте имеются только пиктограммы с изображением птицечеловека, но нет нанесенной письменности на камнях, что странно. Если взять культуру Древнего Египта, культуру Майя и других, то в таких местах всегда имелись надписи. У меня возникают серьезные подозрения, что письменности у пасхальцев не было, эти дощечки попали на остров случайно, они могли прибыть с второй волной заселения, которая их уже не понимала или выбрашены на берег острова в качестве плавника. Если предположить, что статуи устанавливались в честь достойных вождей и воинов, то почему бы на спине или груди не выбить имя этого вождя или что- нибудь иное. Но на этом я остановлюсь позднее, когда будет изложены мои соображения по поводу письменности пасхальцев.
Ниже смотрите размышления другого автора на проблему. Источник ууказан ниже под материалом...
ОРОНГО - СВЯЩЕННАЯ ОБСЕРВАТОРИЯ
Рассвет заставал нас верхом на лошадях скачущими во весь, опор по склонам Рано-Као.
Мы часто работали там среди развалин Оронго. С огромного, изрытого оврагами склона вулкана дикие лошади,
с развевающимися по ветру гривами, следили за нами. А потом, взметнув копытами тучи красной пыли, они сры-
вались в галоп и мчались в другие уединенные места.
А на скалах Оронго холодный ветер превращал густой туман в сказочно прекрасные одеяния, придавая ему
форму птиц, высеченных на скалах.
Оронго - это название ветра, в нем звучит все очарование пейзажа, застывшего на гребне самого большого кра-
тера. С одной стороны, тихое, заросшее тоторой озеро, с другой - навечно влюбленное в три птичьих островка,
ласкающее их море. Часами мы с Бобом осматривали эти скалы, покрытые сотнями въевшихся в них следов пре-
бывания птиц.
Скалы, словно клыки гигантской челюсти, окружают изящно высеченную площадку, от которой лучами расхо-
дятся семь коридоров, ведущих в темные маленькие пещеры.
И коридоры, и пещеры очень малы: проникнуть туда и жить там в молчании и темноте можно было лишь со-
гнувшись в три погибели. Для чего служили эти семь каменных ниш?
Может быть, выбирали только семерых тангата-ману, которые находились там в ожидании, пока Макемаке
сделает выбор. Может быть, те, кто владел Знанием, приходили туда, чтобы доводящее до экстаза дыхание ночи
помогло им угадать и предсказать будущее.
= 39 = Норвежская экспедиция хотела увидеть здесь солнечную обсерваторию. Это место прекрасно подошло бы и для
этой цели, но ничто не подтверждает и не отвергает этот тезис. Как знать, удастся ли археологам вообще понять
когда-нибудь Оронго?
Производили ли мы обмеры или ждали просветов, чтобы сделать съемки, мы все время ощущали какую-то осо-
бую, завораживающую силу, исходившую от этого звездного храма. Невольно опять на память приходили слова
Лоти, написанные им на острове Пасхи: «Меня охватывает какое-то смутное беспокойство, чувство подавленности,
равного которому мне не довелось испытать ни на одном из островов, кроме этого».
Восточная сторона Оронго оканчивается проломом, здесь вулканическая порода обрушилась в море и ожидает
последнего удара волн, чтобы открыть перед ним зеркало своего внутреннего озера.
На западе Оронго окружают тридцать девять странных, почти ушедших под землю построек.
Эти мегалитические a сооружения похожи на убежища пастухов Прованса или нураги b Сардинии. Врытые в
землю плиты образуют пол, а плоские, концентрически расходящиеся каменные пластины образуют слегка закруг-
ленную крышу, покрытую дерном.
Издали заметить их невозможно. Казалось, что жилища тангата-ману не хотел тревожить даже ветер, несущий
на себе птиц. Очень узкий вход в мрачные норы всегда обращен в сторону трех птичьих островков. Все хижины
построены с учетом рельефа местности, спускающейся здесь к морю. Наружные плиты, как черепица, наложены
одна на другую, а внутренние просто примыкают друг к другу. Когда-то они были великолепно украшены нарисо-
ванными или высеченными изображениями тангата-ману и Макемаке.
Сейчас почти все хижины разорены или растащены, а те, которые нам удалось найти, были в очень плохом со-
стоянии. У большинства из них крыши обрушились под тяжестью животных или, что более печально, были раз-
рушены теми немногочисленными туристами, которых возит сюда чилийское морское ведомство.
Хижины эти чаще всего овальной формы, 7 метров в длину на два метра в ширину. Высота потолка редко пре-
вышает 1.6 метра. Однако весьма вероятно, что эти дома оседали, засыпаемые землей, а раньше люди могли стоять
в них во весь рост.
Кэтрин Раутледж считает, что эти жилища были предназначены для гостей во время праздников на Оронго. Пе-
ред одним из них можно увидеть остатки большого настила, на котором, должно быть, устраивали танцы.
Всю эту местность следовало бы расчистить и содержать в порядке. Эта работа была бы полезна для чилийских
солдат и послужила бы делу сохранения драгоценного искусства. Но к сожалению, пока все здесь совершенно не
так.
Принимая во внимание количество и размеры этих домов, можно сказать, что во время весенних праздников
здесь могло разместиться около четырехсот человек. Попытайтесь представить себе толпу татуированных мужчин
и женщин, в накидках, развевающихся по ветру, на головокружительной высоте гребня вулкана.
Часто по утрам, когда мы поднимались к вершине вулкана, вместе с нами отправлялся маленький Атан Атан
верхом на неоседланной лошади. Это было очаровательное зрелище. Маленький четырехлетний человечек то пры-
гал по скалам, истерзанным наскальными изображениями, то исчезал в узких входах хижин. Обнаружив новые
фрески или застрявший между плитами обсидиановый наконечник, он звал нас к себе. Так приятно было видеть,
как он смеялся, наслаждаясь свободой, в то время как многие дети и даже взрослые люди никогда не выходили за
ворота Ханга-Роа. Когда маленький Атан Атан вырастет, едва ли он согласится терпеть эти «аусвайсы» на выход из
деревни.
В то время как мы заканчивали обмеры в Оронго, моя жена осматривала многочисленные пещеры, которые
островитяне показывали ей одной. Каждый вечер она подробно описывала их нам, например целиком вырублен-
ную в скале и отполированную руками человека пещеру на Пойке, где в стенах были пробиты ниши по форме ус-
тановленных в них предметов.
Хотя подчас и было обидно, что мне самому никогда не увидеть эти драгоценности, я прекрасно понимал это
особое отношение островитян к моей жене, чью генеалогию от Рангиреа они знали.
Что бы там ни писали, мы-то совершенно точно знаем, что никто никогда не только не посещал, но даже и не
видел настоящую семейную пещеру, где хранятся последние богатства народа, у которого отняли уже почти все.
Таких пещер осталось очень мало, всего около десятка, а входы в другие навсегда затерялись в упорном молчании
последних стариков, которые предпочли умереть, не раскрыв тайны.
Да и как еще смог бы владелец пещеры сохранить свое достояние, если бы некоторые люди на острове вдруг
узнали о существовании семейной пещеры. Ведь здесь законы писаны не для всех одинаково.
После окончания работ в Оронго мы собирались отправиться на остров Моту-Нуи, где жили манутара, и попы-
таться найти остатки самого необыкновенного аху c , воздвигнутого на головокружительной высоте скалы, отвесно
падающей с Оронго в море. Нам предстояло пройти на лодке вдоль нее, а затем подойти к островку. Однажды мы
уже проделали этот путь на судне, но сегодня, при ярких вспышках молний, утес вздымался над нашей лодкой, как
невиданный пограничный столб поглощенного морем мира.
300 метров отвесного обрыва, 300 метров, покрытых сотнями глаз, которые были не чем иным, как входом в
недоступные сейчас гроты.
А когда-то по этой скале взбирались мужчины, неся магическое яйцо. Здесь сохранилась и каменная платфор-
ма, на которой раньше стояли статуи, сброшенные потом в море. С приоткрытыми глазами они покоятся сейчас
среди водорослей.
Как могли люди соорудить эти аху с моаи там, куда мы не можем подойти даже на лодке? Там, куда невозмож-
но подняться и по скале. Какая мана перенесла сюда этих многотонных великанов? Кто? Как? Здесь равно бес-
сильны и теория использования подстилки из батата, и теория применения деревянных катков!
Значит, именно здесь и надо искать ключ к раскрытию тайны.
Смотреть на эти статуи, стоящие на двухсотметровой отвесной скале, было, вероятно, так же жутко, как и в
глаза тех, кто ждал сигнала с Моту-Нуи, где совершалось таинство.
Кажется иногда, что эти язычники чувствовали себя очень близкими к богу.
Изредка у нас с Бобом возникало четкое ощущение, что остров заколдован, так как наш образ мышления бес-
престанно ставился под сомнение, а логика оказывалась бесполезной.
Поскольку наше подводное снаряжение осталось на судне, не было никакой возможности провести исследова-
ния в море, и мы вечно будем сожалеть о том, что не смогли побывать у неподвижных великанов, покоящихся на
коралловом ложе.
Метрах в пятистах от утеса из воды выступают три островка. Именно сюда приплывали когда-то мужчины,
чтобы провести здесь долгие бессонные ночи. Странные, почти пустынные сейчас эти острова.
С тех пор как прекратил существование этот обряд, птицы почти не залетают сюда. Вокруг растет сорная трава,
поваленная морским прибоем, а птиц почти не видно. Островитяне говорят, что здесь есть пещера-тайник, где хра-
нятся дощечки с письменами. Вход в нее скрыт где-то под длинными волосами травы. Сохранились еще «пещеры
для наблюдений», где жили будущие тангата-ману. Теперь только ветер посещает их. В одной лежит странный ма-
ленький моаи, 40 сантиметров высотой. Но что еще живо и против чего бессильно время - это трагическая красота
борющейся с волнами скалы Оронго, на которой солнце исполняет вечером последний акт своего спектакля.
С ранней зари до поздней ночи люди, зачарованные ожиданием первого яйца, переживали здесь мгновения бес-
смертной поэзии.
Весь обряд тангата-ману совершался между скалой и островками, и ветер был последним его очевидцем. Бес-
полезно было пытаться делать здесь пробные выемки, все равно мы не смогли бы сделать их так, как нам этого хо-
телось. Лучше уж оставить этот островок нетронутым, чтобы какая-нибудь другая экспедиция смогла провести
здесь серьезные исследования.
Однако на этом клочке земли есть одна чрезвычайно интересная вещь - это ее растительность. Здешняя трава
интересна прежде всего своей текстурой: она длинная, но вместе с тем жесткая и густая, как лишайник. Другая ее
особенность - возраст. Когда-то трава росла по всему острову Пасхи, но была истреблена овцами и введением вы-
борочного травосеяния. При более внимательном изучении трава эта поражает своей удивительной прочностью и
эластичностью.
Ночью мы спали на этом естественном матраце, а проснувшись, были удивлены тем, как легко ее примятые
стебли принимали свое прежнее положение.
Беседа с друзьями рапануйцами навела нас на мысль, что такая трава с успехом могла быть использована для
перевозки статуй. Этой мыслью, вероятно, не следует пренебрегать.
1.Франсис Мазьер Загадочный остров Пасхи
Francis Maziere. FANTASTIQUE ILE DE PAQUES
Paris 1965
Мифология и фольклора рапануйцев некогда были, несомненно, представлены общеполинезийскими циклами сказаний о богах и героях. Фольклорный материал показывает, что главные боги полинезийцев при¬сут¬ствовали в пантеоне острова пасхи, но под другими, локальными именами и прозвищами. То, что за рапануйскими божествами закрепились в качестве имен древние эпитеты, свидетельствует, скорее всего, об очень раннем отделении рапануйской мифологии и ее носителей от общеполинезийского ствола. Верховный бог рапануйцев Макемаке, которому жители острова обязаны появлением культурных растений, изобилию морских птиц и промысловых рыб является аналогом общеполинезийского бога света и жизни, творческого начала природы Тане. На острове Пасхи за ним закрепился древний эпитет «макемаке» — «светлый, ясный». В качестве имени божества или как личное имя «макемаке» отмечено на Маркизских островах, Раивавае, Туамоту [Бирбах, Каин 1988б]. Атрибуты Макемаке в наше время в современной рапануйской церкви переносятся на Иисуса Христа.
С образом бога Тангароа на острове Пасхи связано несколько экзотерических версий легенд и мифов, о том, например, как Тангароа Меа («Тангароа Красный») в образе тюленя был пойман у берегов Рапа-Нуи и сварен в земляной печи. Под этим же именем Тангароа известен и на Маркизских островах. В традиции острова Пасхи Тангароа считался верховным богом-прародителем правящего клана, пока жрецы не выдвинули на его место более популярного и влиятельного бога Макемаке [Metraux 1940, 127; Englert 1948, 172].
Имя бога Ронго, брата Тангароа, покровителя земледелия, посылав¬ше¬го живительный дождь, зарегистрировано в одной из генеалогий вер¬хов¬ных вождей, которая возводит их к Ронгоронго, сыну Тангароа. В форме Оронго оно встречается в рапануйской топонимике и названиях ночей лунного месяца. В легендах зафиксирован брат Тангароа Теко — Длинные ноги (персонификация дождя), а также Уоке (Увоке) бог-раз¬ру¬шитель, антипод Макемаке. Атрибутом обоих этих персонажей является палка-копалка (еще один земледельческий символ), с помощью которой Уоке поднимал и опускал землю, погружая ее в пучины океана, пока от нее не остался лишь маленький остров Рапа-Нуи. Можно утверждать, что Уоке и Теко — это локальные имена бога громовержца Ронго. У бога Ронго на острове Пасхи было и еще одно имя — Ореоорео, которое также можно считать эпитетом (ср. рап. рео — «голос, звук»). Эта же полинезийская морфема входит в название некоторых видов морских птиц. Отметим, что священной птицей бога Ронго считался фрегат с изогнутым клювом.
Полинезийский бог тьмы и несчастий Хиро на острове пасхи считался также и богом дождя. К нему обращались с песнопениями-закли¬на¬ниями, прося послать на землю слезы-дождь. Изображения этого бога с плачущими глазами присутствует в петроглифике и на церемониальных веслах рапа, атрибутах распорядителей погребальной церемонии.
Сходным образом с течением времени менялись и представления рапануйцев об общеполинезийской богине Хине (Хина), так или иначе связанной с Луной и почитавшейся как женское божество. В поздних рапануйских версиях она превращается в Нуахине а Ранги Котекоте («Старица ясного неба»), рожденную богом Макемаке, или в старуху, живущую на Луне и держащую в своих руках нити жизни людей.
Имени героя полинезийцев Мауи в рапануйском фольклоре нет, но намеки на культ Мауи все же можно обнаружить в некоторых текстах. На острове Пасхи демиург мифологического эпоса Мауи превратился в куль¬турного героя и шутника Уре а Ваи а Нухе [Федорова 1978, 26—27], изобретателя, как и Мауи, костяных рыболовных крючков. Полубог Тики, создатель первых людей был известен рапануйцам под именем Тики те Хату («Тики-Господин»), которое приводится в генеалогиях и в версии мифа о сотворении мира. Но творцом человека на острове Пасхи все же считался Макемаке.
Другие полинезийские боги в качестве персонажей в сохранившихся версиях мифов рапануйцев не фигурируют, но их имена можно обнаружить в генеалогиях верховных вождей и топонимике.
Хотя древняя космология нам не известна, рапануйской религии было присуще представление о делении Вселенной на три сферы: небесную обитель богов, земной мир людей и подземный или заморский мир ду¬хов. Души умерших отправлялись в страну Хива, на западе [Englert 1948, 18]. Представления о Хиве были дуалистическими — как о стране Тьмы и смерти и одновременно как о земле. Откуда душ умерших возвращаются в земной мир. Одновременно, рапануйские информаторы рассказывали, что именно с Хивы приплыли их предки, ведомые Хоту Матуа.
Рапануйцам, как и многим другим первобытным народам была присуща вера во множественность душ. В рапануйском языке в значении душа дух употребляются разные термины. Одна из душ называлась кухане («душа, дух») — это слабая, эфемерная душа-дыхание, покидающая человека во время сна или обморока и погибающая после его смерти. Именно эта душа кухане вождя Хау Мака отправилась в странствие и «открыла» незаселенный остров Пасхи. Если душа погибала в странствии и не могла вернуться в оставленное ею тело, то человек умирал. Снами, видениями, галлюцинациями она предупреждала человека о надвигающихся опасностях, могла сообщить сведения о далеких землях и подробности о жизни в стране духов. Кухане можно назвать, видимо, также душой сновидений.
Другая душа ата — «душа-тень», именно с ней были связаны строгие запреты, по отношению к тени вождя или верховного жреца, на которую нельзя было наступать. На вождя не должна была падать тень другого человека. Эта душа неотделима от тела и никогда не покидает своего владельца и разрушается вместе с его телом.
Рапануйцы верили также в зооморфную (не индивидуализированную) душу предков иви атуа («кость предка»). Эта душа не погибала со смертью человека, а покинув место погребения, отправлялась в страну духов предков. Пройдя зооморфную (в виде птицы, черепахи, крысы, рыбы, дерева, растения) стадию существования, преодолев опасности, которые подстерегают души предков, скитающиеся в ином мире, она воплощалась в новорожденном. Боги и божества, представляющие собой обожествленных предков также могли принимать вид животного или растения, в чем можно усмотреть следы существовавшего некогда развитого тотемизма. Рапануйцы призывали духов предков, когда им было необходимо содействие в битве или помощь в трудной работе. Если островитянин хотел пригласить духов на помощь, он устраивал большую уму и приглашал нескольких друзей. Открыв уму, он раздавал гостям еду, называя их именами своих иви атуа. Духи, которых угостили таким образом, могли за одну ночь обработать плантацию [Englert 1948, 167].
Рапануйцы верили, что души людей, которые соблюдали обычаи и священные предписания, уходят в иной мир, где предаются наслаждениям и радости, тогда как души плохих людей остаются возле трупа, страдая от голода и жажды.
Помимо иви атуа, в рапануйской мифологии присутствуют и многочис¬ленные духи, известные под именем акуаку (ср. мангарев. akuaku — «тон¬¬кий (о человеке)»). По рассказам рапануйцев духи акуаку — это худые, из¬можденные существа, чаще злые, чем добрые [Metraux 1940, 319]. Видимо, в акуаку превращались те души иви атуа, которые не смогли добраться до иного мира и остались жить среди людей. В середине ХХ в. рапануйцы не делали различий между акуаку и иви атуа, особенно, когда в конце XIX в. вместо обоих этих понятий стало употребляться таитянское слово варуа (<ва¬ируа — «душа, дух»). Варуа, покинувший после смерти человека его тело, представляет собой призрачный, но имеющий облик умершего, двойник. Большая часть акуаку — существа злобные и коварные, готовые сыграть с человеком злую шутку, в обличье опасных морских животных нападав¬шие на людей. Островитян помнили много имен акуаку и называли конкретные места обитания каждого из них. Некоторые из духов учили острови¬тян полезным навыкам, знание которых они приносили из другого мира. Среди акуаку были и мужчины и женщины, они могли вступать в брак друг с другом и с обычными людьми и даже иметь детей. Некоторые акуаку были по¬кровителями определенных семей, с которыми, видимо, состояли в родстве.
У рапануйцев люди и объекты не имели собственной маны, но любое существо или предмет могут быть посредниками и вместилищами божественной силы мана. Особенно сильной считалась мана верховного вождя и жрецов арики пака. Жрец обращался к богам или духам с тем, чтобы они передали свою ману, которая бы охраняла и способствовала благополучию тех, за кого он ходатайствовал. Ловкость, умения, таланты считались проявлением маны человека, образование и опыт могли усилить ее, поэтому самыми уважаемыми в социуме были знатоки письма и всевозможных ремесел. Особо тесная и эффективная связь с духами была у мата миру. Верховные вожди считались персонификацией богов и проводниками их маны. Мана вождя могла оказывать благотворное влияние на природу. Влиянию маны верховного вождя рапануйцы приписывали, например, появление нового вида батата хуатеа. При рождении Туу Ма Хеке, сына Хоту Матуа, возник новый вид моллюсков коваре, а мана вождя Рокороко Хе Тау способствовала увеличению числа кур и цыплят [Arredondo 1987, 265—266]. Ущерб, нанесенный вождю и его мане, приводил к нарушению равновесия в природе, так, согласно рассказам рапануйцев, на острове исчезли черепахи после того, как последний законный верховный вождь был схвачен работорговцами и увезен в Перу [Metraux 1940, 133]. Сам вождь мог делать только удочки и сети для ловли рыбы (умывать и кормить его должны были слуги). До вождя никто не мог дотрагиваться, стричь ему волосы тоже было табу. Вождю запрещалось есть мясо крыс, он питался только определенными видами рыб [Metraux 1940, 132; Arredondo 1987, 265—266].
Помимо постоянных запретов, связанных с сакральной персоной верховного вождя, у рапануйцев существовали и запреты временного характера, которые назывались рахуи и налагались на участок земли, например, во время траура, на курятник или место лова рыбы, с тем, чтобы не нарушать экологическое равновесие.
Рапануйцы сохранили до наших дней не только древние мифы и легенды своих отцов и дедов, но и разнообразные по назначению, содержанию и стилю песнопения. В рапануйском фольклоре представлены мифы о сотворении мира и человека, тексты этиологического характера, исторические предания о заселении острова, вождях, военных столкновениях между мата, легенды-«былички», поздние легенды о жизни души, дидактические тексты, загадки. Но если версии мифов уже неплохо известны читателям, то поэтическое творчество рапануйцев знакомы меньше. Публикаций этих памятников рапануйской культуры немного, наиболее полное собрание песенного творчества островитян представлено в книге музыковеда Р. Кемпбелла [Geiseler 1883; Thomson 1891; Metraux 1940; Englert 1948; Barthel 1960; Campbell 1971; Felbermayer 1972]. К сожалению, переводы песнопений часто не соответствуют рапануйскому тексту. Песни исполнялись под аккомпанемент ножных тамбуринов, калебас, наполненных камешками, а также танцевальных весел, которыми отбивали такт. У рапануйцев было даже трехголосное пение. В рапануйском песенном творчестве насчитывается более 15 видов и подвидов песен. Все они имели определенные названия: а ко хакахауру поки — «колыбельные», уте — «любовные», кокори — «стишки, сопровождавшие игры и исполнявшиеся речитативом», риу — «песнопения, посвященные историческим событиям или легендарным сюжетам», риу танги — «похоронные», хаипоипо — «свадебные», хакакио — «благодарственные», эи — «шуточные, насмешливые (иногда с элементами порнографии)». В военных песнях излагались события прошлых сражений, они поднимали дух воинов, в песнопениях танги мо те ика мате рассказывалось о том, что ждет людей после смерти. Песни, посвященные отдельным людям, а также вождям и божествам, составляли разнородную по содержанию группу — ате (ате уи, ате куникуни, ате манава мате, ате атуа). В особую группу следует выделить песнопения, сопровождавшие игру в веревочку — каикаи. Все древние песнопения — патаутау отличаются примитивным языком, четко силлабическим и отчетливо звучащим. Эти особенности текстов позволяли легко перекладывать их на музыку.
Отрывок из книги И.К.ФЕДОРОВОЙ
«ГОВОРЯЩИЕ ДОЩЕЧКИ С ОСТРОВА ПАСХИ. ДЕШИФРОВКА, ЧТЕНИЕ, ПЕРЕВОД»
Для обратной связи______________sborkus@yandex.ru______________Главная страница________________Форум_________
